возможно, по иронии судьбы - применен к индийской истории. В результате, когда в 1936 году на факультете языка, истории и географии Анкары были введены индийские исследования, прошлое Индии в первую очередь было сфокусировано на "турецких" средневековых султанах Дели и столь же "турецких" императорах Моголов, которые последовали за ними. (Для бенгальских и других индуистских националистов, тем временем, эта эпоха "мусульманского господства" была представлена не только как надир индийской истории, но и как причина разрыва буддийского единства Азии). Так, ведущий турецкий историк-националист Мехмет Фуат Кёпрюлю (1890-1966) опубликовал исследование турецких стихов, которым покровительствовали султаны Газневиды, правившие средневековой Северной Индией, в то время как другие историки исследовали "турецкую империю" Моголов или перевели персидские придворные мемуары могольской принцессы Гюльбадан Бегум, как окно в эпоху турецкого величия, лишенного клейма недавно отброшенных Османов.
Таким образом, националистический интеллектуальный расцвет 1930-х годов стал свидетелем турецкого самопознания в Индии и Китае, поскольку оба региона воспринимались как хранилища великого турецкого прошлого. Тем не менее, основание факультета языка, истории и географии в Анкаре, а также сопутствующие ему журналы и серии монографий проложили путь к более глубокому взаимодействию с азиатскими различиями посредством собственных отличительных традиций Индии и Китая.
Как в Бенгалии, где Тагор и его сотрудник Тан Юньшань прибегли к финансовой поддержке правящей в Китае националистической партии Гоминьдан для создания библиотеки книг на китайском языке в университете Вишва-Бхарати, так и в Анкаре средства правящих националистов Турции помогли создать параллельную коллекцию специализированных работ по Индии. Однако в подобных межазиатских исследованиях снова участвовали европейские партнеры, в том числе Вольфрам Эберхард, который начал свою задачу по обучению местных ученых с разработки системы транскрибирования китайских слов на турецкий язык.
Китай стремится к исламскому образованию в Азии
Тем временем китайские ученые - особенно мусульмане - вели собственные исследования Ближнего Востока и Индии. Далеко не в интеллектуальной изоляции они черпали информацию из арабских книг и журналов, печатавшихся в Стамбуле, Каире и Сингапуре, которые экспортировались в Китай. Более того, обширная арабская и персидская продукция индийских коммерческих изданий, которая импортировалась через Шанхай и Гуанчжоу посредниками-гуджарати, заставляла многих китайских мусульман воспринимать Индию как крупный центр исламского обучения, каковым она и была. В ответ на это в 1920-1930-е годы целая серия китайских студентов отправилась на Ближний Восток и в Индию, где они не только углубили свое собственное понимание ислама, но и рассказали своим хозяевам о Китае, увиденном через призму мусульманского "я", поскольку ислам стал для каждого региона взаимопонятным средством для понимания другого.
Когда Хай Вэйлян, китайский студент, с которого началась эта глава, высадился в Калькутте, он был не первым и не последним китайцем-мусульманином, побывавшим в Британской Индии (которая технически включала Бирму). В результате колониального завоевания Бирмы китайская провинция Юньнань, где проживало множество мусульманских купцов, издавна торговавших с бирманскими горцами, оказалась в зоне досягаемости железной дороги, ведущей в Рангун, откуда ежедневно отправлялись пароходы в Калькутту. Это, в свою очередь, привело к росту числа китайских паломников в Мекку, инициатором которого стал юньнаньский лидер Ма Дэсинь, отправившийся в путешествие через Рангун и по возвращении в 1848 году написавший "Записи о паломничестве" (Chaojin Tuji), чтобы показать другим, как следовать его пути. Многие так и поступили, в том числе Ма Ляньюань (1841-1903), который воспользовался путеводителем Ма Дэсиня, чтобы аналогичным образом совершить хадж через Бирму из Юньнани.
В Мекке Ма Ляньюань учился у одного из многих ученых индийцев, сделавших Священный город своим домом, а затем переехал в Индию, где провел несколько лет, преподавая в Канпуре. Одним из его учителей был Рахматулла Кайранави (1818-1893), чья книга "Ижар уль-Хакк" ("Демонстрация истины") наиболее полно отразила реакцию индийских мусульман на критику христианских миссионеров. (Это были не только индийские проблемы, ведь миссионеры добрались и до внутренних районов Китая, включая Юньнань. Уже в 1865 г. Ма Дэсинь написал свой труд "Жули чжичжэн" ("Противостояние истине") после того, как епископ Жан-Жозеф Фенуй (1821-1907) из Общества зарубежных миссий подарил ему Библию и католический катехизис. К концу века настала очередь Ма Ляньюаня, когда преподобный Герберт Родс (1867-1941) из Китайской внутренней миссии подарил ему несколько христианских трактатов и арабский перевод Библии. Прочитав их и обнаружив в них расхождения с мусульманской доктриной, Ма Ляньюань написал в ответ критический труд под названием Bian li mingzheng yulu ("Цитаты о ясных объяснениях и доказательствах"). На фоне диалектики между познанием себя и другого азиатская коммуникационная революция открыла китайским мусульманам доступ к христианским учениям так же, как она позволила им совершить паломничество в Мекку.
Следуя примеру Ма Дэсина и Ма Ляньюаня, некоторые остались в Мекке в качестве студентов, но другие учились в Индии. В 1897 году один из таких студентов написал на урду краткий рассказ о своем индийском образовании, опубликованный под арабским именем Муртаза Хусайн Синави в пенджабском городе Фирозпур. Другие китайские мусульмане учились на Ближнем Востоке, одним из самых первых был Ван Цзинчжай (1879-1949), священнослужитель из портового города Тяньцзинь, который в 1921 году начал обучение в Каире.
Инфраструктура империи - особенно вдоль важнейшего для Британии индо-египетского маршрута - перевозила все большее число студентов и паломников из Китая. В период с 1923 по 1936 год в Мекку отправились 834 китайских мусульманина, а кульминацией стал 1937 год, когда на борту одного парохода из Шанхая было насчитано 170 человек. Привлеченная репутацией великой египетской средневековой семинарии Аль-Азхар, в 1931 году группа из четырех китайско-мусульманских студентов сошла на берег в Порт-Саиде, сев на французский почтовый пароход, который по пути заходил в Сингапур, Коломбо и Аден. Все четверо были из Юньнани, что отражает связи этого региона с мусульманской Азией, поддерживаемые империей. Несколько месяцев спустя они описали свое морское путешествие в статье, отправленной в недавно основанный журнал "Юэхуа" ("Полумесяц Китая"), ведущий форум китайских мусульманских реформаторов, которые спонсировали учебу квартета в поисках чистых арабских корней своей веры. В последующие годы вплоть до 1947 года в Каир ежегодно отправлялись группы, в общей сложности тридцать пять студентов. Хотя их число было ограничено, их влияние усиливалось благодаря переводам, которые они делали для Юэхуа из статей в арабских журналах, таких как "Аль-Фатх" ("Победа"). Переводя с китайского на арабский и урду, эти молодые китайские мусульмане развивали самые глубокие и непосредственные интеллектуальные связи по всему Китаю, Ближнему Востоку и Индии.
В 1933 году из Каира в Китай был доставлен шрифт с арабскими буквами, который затем использовался в качестве модели для отливки других шрифтов, что позволило китайским мусульманам печатать
